Будучи на Кипре, я вел этот дневник, возвращаясь из поездок и экскурсий. На страницах его до сих пор (уже в Москве) видны пылинки прибрежного песка... Приехав откуда-нибудь, я шел на море, ложился на берегу, на ласковой гальке, на самом солнце. То и дело бросался в воду купаться, а в промежутках между ныряниями, вылезши из воды, валился на соломенное покрывало и, погрузив ступни в самый прибой, блаженно жмурясь от избытка жаркого света, записывал впечатления. А иногда делал это и вечером, едва различая бумагу, когда приходил на море просто побыть возле него, поговорить с ним...
Один раз нахлынула приличная волна и облила мне пол-дневника - ничего, высохло. И даже здорово, что так произошло. Вот чем овеяны мои черновики, подумать! Романтика.
Так как это именно дневник, отсюда некоторая разрозненность, стихийность изложения, набросочность, повторы...

Вульфов Алексей Борисович

Кипрский дневник

ПРИЛЕТ НА КИПР. Великолепный, атлетический красавец-лайнер Ил-96 компании “Домодедовские авиалинии” привез меня на Кипр.
На снижении я припал к иллюминатору и ждал стерильной синевы моря из рекламного буклета. А встретила меня дымка. Совершенно неожиданная мутная серая дымка. Некрасивая, отчужденная. Неприветливая.
Прозрачно было над Курском, Белгородом, Украиной. Торжественно проплывали живыми картинами Сиваш с его буро-бирюзовыми разводами, Крым со всей своей благодатью, ощутимой даже с одиннадцати тысяч, добродушные его густо-зеленые выпуклости... Оранжевая кайма берега у Ялты и разлившееся до бесконечности темное пространство Понта Эвксинского... Пятно корабля на фиолетовой его поверхности, еще какие-то морские ряби и пятна... Дикая и жутковатая серединная Турция с такими унылыми прямоугольниками полей, и вот - Средиземное море надвинулось под крыло, прошли мыс Анамур - и я тогда впервые за весь полет сильно взволновался (до сего момента, прихлебывая водичку, лишь радовался, не отрываясь от окна, как мальчишка, счастливо благодарный самолету, который увозил меня из московской суеты и забот в неведомый край, за границу, на далекую землю!^* ); взволновался - подумайте, где мы летим - Средиземное море - Середина Мира!
Из этой дымки на снижении незаметно появилась под лайнером земная плоскость. Море - черное полотно с твердыми ребрами зыби. Посадка в Ларнаке со стороны берега. Волны уже совсем близко мчатся под нависшими турбинами, кажется - еще миг, и мы!... Но нет - жженая солнцем полоса располагается навстречу огромному крылу, мягкое касание, аплодисменты в салоне, смех...
Первый выход на трап, вдох нового для тебя воздуха; первое дыхание еще не виданной, не пережитой земли. Первый запах ее ветра. Жаль, что нельзя записать его на пленку, как музыку или речь.
Энергичный киприот - молодой, черненький, стройный, коренастый, этакий греческий божок в безупречно белой рубахе, с радиотелефоном - самый первый увиденный мною киприот - вдохновенно размахивал руками, отдавая какие-то яростные команды импозантным автобусам на стоянке, которые, принимая пассажиров, один за другим лениво отъезжали. Ветер сильно трепал полотнища и флаги у стеклянного здания аэропорта, шумел, и на этом фоне во взмахах первого моего киприота казалось какое-то колдованье.
Спустился по трапу, с благодарностью поглядев на огромную мускулатуру крыла. Автобус без кресел, таможня... Здесь очень долго таможня.
...Выход из аэровокзала на улицу - на другую землю. Широкая площадь, вся уставленная машинами. Просто царство разноцветных легковых машин.

*) По этому поводу по прилету на Кипр в тот же день я послал домой следующее сообщение: «...И тут гляжу я и вижу: в сияющем свете небес потеет крыло, прекрасен устремленный его рельеф, и подумайте - впервые лечу я в далекую страну, и ждет меня незнакомый берег, и так жмуриться приятно, упершись лбом в иллюминатор - и я понимал, что совершенно счастлив, как почти никогда еще не бывал, и все не верил, что это не сон...»

Прибыли на Кипр!
Первое впечатление: жара. Плотная, всеохватывающая жара. До белесости воздуха. Дымка - из-за нее. Ветер вибрирует и трепещет из-за нее - ветер с моря. Даже радостно немного - настолько сильная, я бы сказал - здоровая, откровенная жара.
Пресно жаркий запах Кипра...
Даже в аэропорту пахло высохшими травами. Прилетал откуда-то этот дух нетронутого земного пространства... От белесости, рожденной дымкой, все выглядело светло-серым - и море, и холмы вдали, и соленое озеро у аэропорта, на котором, говорят, есть фламинго.
Здравствуй, Кипр. Здравствуй, Средиземное море, середина мира!

МОРЕ. А ночью пошел первый раз купаться - Боже мой, улицу перейти - и Средиземное море, и я погружаюсь в него!!!
Огни вдали на побережье, как звезды. На рейде плывут навигационные корабельные фонарики, мигают, загадочно глядят на берег, на город. Переливающийся огнями лайнер уходит в сторону Сирии. Сверкает, шумит, сияет Лимассол - лениво-радостное царство удовольствий. Нескончаемая вереница фар несется вдоль берега.
Можно сбросить рубаху и идти в воду. Прямо у центральной улицы, спрыгнув с асфальта на прибрежный песок.
Вдох, бросок - и прохлада живительной воды. Целебной, мягкой! Гладит...
Здравствуй, Средиземное море! Как здорово!
Выходить из него нет силы - еще и еще хочется нырять, обволакиваться упругой водой, плескаться, как первобытная рыба, в бесконечном чреве этом, радуясь пребыванию в матери-стихии, ощущать себя плоть от плоти дитем земли...
Ночь. Плещущие о берег чернила с лиловыми остатками заката на отблесках пены. Вдоль берега вода издали глядится словно размазанное черное повидло с блестками лунного света. Огни Лимассола переливаются на прибрежной ряби. Несмотря на слепой субтропический мрак, горизонт различим - как будто полоса прочерчена там, где море касается неба. Тонкие звезды разбросаны на огромном добродушном небосводе чуть различимыми точками. Из-за влаги ветер морской пахнет словно прошедшим дождем. Ветер ночного Лимассола...
Огни, море, шум машин, фары, голоса, обрывки музыки и восклицаний. Луна, ночь, горизонт, ветер, волна. Радостное одиночество. Берег.
Жизнь!

ДОРОГА В НИКОСИЮ. Единым белесым маревом насыщен день. Переполненный светом простор. Тянутся холмы с пятнами кустарников, чуть заметны в дымке силуэты дальних гор. Любопытные ощущения охватывают, когда подумаешь, что именно на таком ландшафте, в сущности, состоялось человечество...
Состоялось бытие Европы, во всяком случае. Я вспомнил, где много раз видел такой пейзаж - вот так же, на отдалении: на полотнах Рафаэля, Леонардо, Боттичелли, других живописцев Возрождения. И на иконах. Вот он, передо мной, наяву этот задний план представлений высших страстей...
Кстати, Леонардо здесь, на Кипре, бывал. В Лефкаре. И некоторые дома, которые помнят его, там целы.
Из-за скупого вида меловых камней холмов и пятен пыльных кустарников - доисторического такого пейзажа - то и дело бродят какие-то фантазии: кажется, вот-вот из-за той, допустим, скалы появятся всадники Великого Александра, ослепят взгляд их сверкающие латы, полыхнет на солнце глянец тел... Или со свирепыми возгласами вылетит римская фаланга с пестротой страшных своих перьев на шлемах... Или османская конница расположится вон вдоль того склона, словно стая хищных птиц...
Мало ли здесь всего было! Кто только не бродил по этой земле...
Чудесно как вдоль дороги рассажены олеандры, гибискусы, бугенвиллеи, джакарты - запомнил названия! Счастливые цветы. Дорога как сплошной праздник - насколько радостнее едется, когда путь твой сопровождают улыбающиеся лепестки!
А вообще по сторонам пустынно. Не особенно обжитый край. Холмы, сухие кустарники и оливковые деревья, колючки и полевые растения вроде нашего проса... Довольно пусто, одинаково и голо. Лишь вдалеке в туманах и вечном покое высятся слои хребтов Троодоса...

МУЗЕЙ ИКОН В НИКОСИИ.Сегодня был в Никосии в музее икон. Их успели вывезти из захваченных турками приходов.
Иконы 8-15 в.в.
Боже мой, какое это было художественное - именно художественное - впечатление! Боже мой, какие лица и взгляды! Совершенно, вне всяких времен, живые. Это музей состояний, чувств, страстей человека. Выраженных в этих лицах. Абсолютное многообразие настроений. Какая энергия! Какая сила жизни и сила к жизни! Это глубочайшие страсти; это ничем, никакой посторонней примесью не тронутые чувства. Это древняя свежесть земли и неба породила энергию таких чувств. Какая энергия! Какая обращенность к человеку - чистая, ясная, наполненная сочувствием и смыслом, совершенно искренняя! И как легко читаются по лицам, как осязаемы состояния, какой глубокий посыл во взглядах. Поразительные бесконечные глаза Богоматери Одигитрии (бесконечная гуманность), поразительная грусть св.Михаила, поразительные волнение и тревога в ликах апостолов и ангелов (за нас волнуются), а уж сам Иисус со своей едва ли не озорной улыбкой - всё, дескать, знаю про вас! Искреннейшее всё; ханжества, выспренности, затуманенности вовсе нет! Все чистое, молодое, светлое, волнующееся. Глядят, как живые.
И думающие, и мудрствующие, и ласковые, и строгие, и суровые - всякие лица. Галерея чувств. Совершенно живые!
И в них воплощено всепонимание про людей...
А как сохраняется это все - на древних кусках некого богатырского дерева (видимо, эвкалипта или сосны), кое-где изъеденного и колотого временем, но доныне тверже веков, на суровом полотняном оплете, гипсовом и еще каком-то сложном основании в несколько слоев, написанное вечно свежими красками, немеркнуще яркими...
Стоишь рядом, совсем рядом, и понимаешь - все это ОТТУДА...
Сок жизни, нектар жизни лился на меня с этих икон. Полнокровная и полнозвучная красота и ясность исходили с них.
А смотрят как эти лики - словно с фотографий. Живые люди! Это не иконы, а портреты, развешанные в фойе некого театра высших страстей. Портреты ангелов и святых.
Абсолютная глубина и целомудрие чувств...
И это светлый очень мир. Боже, какой в этом Дух...
Это сама красота мира и чувств человека, переданная в ликах. Смотришь, и кажется - заговорят вот-вот с тобой. Что-то добросердечно скажут тебе...
Всё они, обо всем про человека знают. И какая в них во всех энергия - прямое вещающее чувство. Энергия, которую даже музыкой в полной мере не выразишь, никаким аккордом, кластером, созвучием - это какие-то напряженные атомы, или, по Гумилеву, “пассионарные” электроны...
Да уж, вот где чувство... Вот где витание жизни...
Звуки какие-то, кажется, тянутся сгустками... некие хоры, гармонии гудят, плывут, слышатся, ими полнится зал икон, полнится душа, - чудятся какие-то голоса, шепоты, порывы какие-то... Ведь это ко всему прочему насколько древнее все...
Боже, какой живительный Дух...
Рядом с иконами там забываешь про бытие нынешнее. Там свой заряд, свое поле. Еще какое! В них погружаешься - и начинаешь вдруг ощущать, понимать, постигать, узнавать то, о чем в миру никогда и не подумал бы... Самое важное. Словно кислород глотаешь. И переполняется душа; и так трогательно делается, сердобольно.
И разум волнуется при осознании того, сколь древний это посыл Духа...
А на улицу выходишь - жара, люди, голоса, клаксоны автомобилей. А ты вынырнул из такого... Из благодати? Из неземного? Из источника вечного?...
Запечатленные состояния человеческой души... Столько незримого, но осязаемого движения чувств... И времени неподвластны - здесь, в этом зале, никакого времени вовсе нет...
В этих взглядах святых и ангелов, в этих устремлениях духа, в этой необычайно сильной энергии, в этой глубине и открытости страстей есть одна главная сила - Божья...
Вера!
Византийские времена, утро Европы...
Земля в ту пору была еще совсем молодой, чистейшей, нетронутой, исполненной огромного изобилия жизни. Тело земли было еще совершенно непорочно, с бесконечно разнообразным миром животных и растений. Страсти человека, тело человека питались наисвежими соками земли. Вина густые разводили тогда водой - подумать! Что же это были за вина! Что же это была за земная кровь?! Какая сила была в каждом глотке?
Дивная живая природа (облик которой я и увидел здесь, на Кипре, наяву) вспаивала эти страсти, и эту Веру в том числе... Такие вода и небо, такие свет и воздух, которые нам, современникам, уже никогда не видеть, не пробовать, которыми никогда не дышать.
Византийские иконы в Никосии и росписи во Владимирской церкви в Киеве - почти через две тысячи лет, - Боже мой, какие качественно разные люди на них изображены, хотя и там, и там они очень живые, искренние...
Эти люди (да, они именно люди), изображенные на византийских иконах, всё знают о том, что происходит и что произойдет. Они добры и мудры. Они чисты и открыты. Они чувствуют, переживают со всей силой сердца. Поэтому состояния, запечатленные в этих иконах, вечно будут глубоко близки человеку. И обращены они ко всему лучшему, что есть в нем.
Совершенно живые лики: лица. Совершенно живые страсти. Немеркнущий накал чувств, их прекрасная открытость. Неослабное волнение.
Все эти состояния и страсти творятся вокруг Бога.

ЛИМАССОЛ. На внутренних улицах сонное, всеблагополучное безлюдье. Магазинчики - прелесть! Если бы мог - наколлекционировал бы их. Изумительные витрины на улицах - пестро-картинные, многоцветные. Из-за них весело, ярко, а не навязчиво.
Мир бизнеса и благополучия в бизнесе.
Но все очень единообразно, а проще сказать - одинаково. Кипр как-то “весь в себе”. Остров!
Еда! Боже ты мой, какая тут еда! Сколько ее! Царство еды! О!
Великолепно, пышно продают в супермаркетах овощи - в глубоких вместилищах, изобильными рядами - изумительно красиво. А вот сами овощи разочаровали - в Москве они и спелее, и ярче.
Дивные цветы всюду, и вообще замечательное оформление двориков домов - с непременной пальмой, россыпью олеандров и глубоким древним кувшином возле ступеней. Кувшин этот словно хранитель дома - раньше в таких держали молоко, и в любую жару оно неделями не кисло.
А сами-то дома - бело-серые кубы и квадраты. Инопланетянский какой-то город Лимассол. Кажется так из-за нагромождения современных строений, сплошь новых и не страдающих архитектурными излишествами, с густым изобилием всюду над поверхностью Лимассола торчащих баков для воды, солнечных батарей, каких-то антенн и проводов. Все одинаковое всюду.Порой ну совсем эклектика или какая-то кин-дза-дза. Везде натянуты провода в пять ровных полос, похожие на нотные линейки.
Весь жилой Кипр вот такой. Кроме старых частей городов со средневековой тоской их узких каменных улочек, с остановившимся временем в их серых лабиринтах...
В древней Лефкаре, бродя по таким лабиринтам, да и в старой Никосии испытывал я скорее какую-то протяжную тоску, чем восторг... Старый и унылый во всем этом слышался греческий напев... Напряженно-медлительное время, однообразие жизни и бедность... Очень не хватало цоканья ослика по камням и смуглой спины какого-нибудь крестьянского мальчишки-погонщика...
В Лефкаре сидят на такой улочке вдоль крохотной доисторической мостовой загорелые, темные старики, солидные, в интеллигентных очках, легких моложавых рубахах - сидят поодаль ото всех, за особыми столиками - и пьют целыми днями свой кофе по-кипрски, улыбчиво и неторопливо общаются между собой, с хитринкой поглядывают на туристов. Могикане... К вечеру все автобусы уходят, увозят с собой суету, и как в древности, как многие века это здесь - одиноко ударяет и долго плывет над горами звук колокола старой церкви, усталые женщины закрывают ставнями окна своих лавок с кувшинами и кружевами, в наступившей прохладе остывают старые камни, улицы меркнут, делаются совсем уж не от сего мира, и тишина глубокая на них приходит... и старики, разойдясь по домам, остаются здесь в ней, думая каждый о своем, рассуждая с собой и с Богом, прежде чем улечься спать и уснуть...

УЛИЦЫ ЛИМАССОЛА. Лениво-уверенная обеспеченность во всем... Ездят смуглые довольные люди на мотороллерчиках, в том числе и девушки. В машинах с распахнутыми окнами. Улыбаются, пропускают пешеходов.
Очень много старых-престарых автомобилей-пенсионеров, настоящих музейных экспонатов на ходу - и это очень трогательно, смотреть на них мило.
Как здорово ночью пахнет здесь морской сыростью, песком берега и дымом из таверн!
Блаженство, лень... После морской воды жар и свет как обволакивают, горячий ветер обдувает... Вот чудо!...
Девушки-киприотки, по-видимому, целомудренны. Когда ходишь по пляжу и идут они навстречу тебе в купальниках, стройненькие, очень смуглые, томные, то никогда не посмотрят в глаза, отворачиваются.
По-видимому, здесь вообще нет криминала - совершенное спокойствие. Ночью я часами хожу вдоль берега один, бродил вчера и по улицам - слепым и пустынным, и нигде не натолкнулся на хамство или шпану. Никто здесь не тронет тебя - ты только никого не трогай. Полиция, видать, хорошая.
Я слышал, что кипреи не воруют. Вообще. Лишний раз испытал я уважение к этому народу. Поразило меня и то, что, когда выходим из машины, все оставляем в ней, не запирая двери: “Никто ничего не возьмет”. Просто какие-то сказки после нашей России...
Все очень чисто, ухоженно. А уж про оформление кафе и магазинчиков я снял бы целый фильм-бестселлер без слов - фильм-экибану!
У кого здесь деньги и кондиционер есть - м-да, проблем никаких... Живи в радостной лени и наслаждайся. Ходи себе в разноцветные, воплощающие аккуратное лакированное изобилие магазинчики (ну очень они мне тут нравятся!), покупай то да се ...
И ешь - ешь без всякой передышки и устали, ешь насыщенно, воодушевленно и умиротворенно, ешь и думай о своем счастье, о том, как мир прекрасен, ешь и гляди на море, и запивай соком из свежего апельсина, и на кончике языка лови соленую пикантность, лукавую греческую остроту, кокетливо схватывай с вилки маслинку, а затем мясом, курицей насыщайся во всех их мыслимых видах и состояниях, откусывай со шпажки большой рваный кусок и стони от вкуса горячего сока его, и гляди выпученно, безумно, но краем глаза коси, как во дворе под ветвистой зеленою тенью жарят на вертелах кебабы и угрюмо пекут баранину в доисторических печах, и нюхай синий дым, исходящий из кухонь, и отхлебывай вино красное, и белое, и глинтвейн, и “Кео” попробуй, и небрежно отправляй в себя вслед за сувлаки пучки зелени игривой, и воду минералку пей, и пиво из потного бочонка, и не забудь окунать трепещущие салатовые лепестки в оливковое масло, пусть обласкает оно твой язык - бесплотное, невесомое, нежное, - исполнись благополучием плоти, возвеселись чревом, утомись сладко, полным глотком отхлебни из чаши Лукулла, радости жизни познай!

КУРИОН. Я никогда не испытывал в жизни таких акустических ощущений, как в древнем театре в Курионе. Встал в самый центр скены и, воздев руку, громко продекламировал пустым каменным рядам куски из “Бориса Годунова”, “Леса” и “Илиады”. Состояние, в которое попал я, слыша словно в неком стерео-слое свой голос, неописуемо; великолепна, прекрасна была миссия греческого актера, особенно трагика... Когда воздевал он руку и громко возглашал в полной тишине взволнованные строчки, сам себя ощущая богом, про которого вещал...
Дух захватывало в окружении этих камней... Они ведь ОТТУДА!
Гладил эти горячие камни, с каковых когда-то началось художественное выражение вслух страстей человеческих. Сидел с краю в нижнем ряду партера, который так и не тронут с тех пор, ничего с ним не случилось и ни в чем он не изменился... И с удовольствием читал про себя из “Писем римскому другу” Бродского, нашептывал, глядя на море, на эти трогательные камни...

СКАЛА АФРОДИТЫ. Подъезжая к скале, настраивал себя, что это самая обычная скала, каковых по берегу Средиземного моря великое множество. Ненавидя затоптанные места всяческих туристических гульбищ и зрелищ, говорил себе, что наверняка ничего там особенного на этом месте, где из пены морской - якобы - вышла к людям Афродита, нет, что все это выдумано для всяких праздношатающихся и т.п.
По дороге пожирал глазами берег, немыслимо, избыточно, густо-синее море, белоснежные языки прибоя, сверкание скал. Вот показались первые островки на хай-вэе со стоящими машинами и фотографирующими людьми возле них, глядящими в сторону всеобщей достопримечательности. Подъехали к стоянке, к какой-то очередной кафушке с рисунками, конечно же, Афродиты, которая, конечно же, с уродливо отколотой рукой и какая-то полненькая, больно дебелая. Всюду надписи: “Афродита, Афродита”. Из фешенебельных басов валил некрасиво загоревший народ в майках и шортах, в основном иноземные пенсионеры с выражением целеустремленной организованности на лице. Все гогочущим гуськом тянулись к морю. Жара, жгущее марево солнца, я спалил себе локоть, пока высовывал его в окно машины. От всего этого я был почти раздражен и пошел смотреть на достопримечательность лишь потому, что ну надо же было все-таки пойти.
И вот, придя заодно с толпой на берег - похрустев галькой, приблизившись к скале Афродиты и поглядев на море, - я вдруг совершенно отчетливо понял, что это действительно самое красивое место побережья. Во всяком случае, по пути неотрывно пожирая глазами море, ничего даже отдаленно подобного не видел.
Берег, начиная миль с четырех от скалы Афродиты, вдруг начал становиться прекрасным. Ярко особенным. Какая-то иная выразительная сила появилась в нем. Так очень часто бывает, когда подъезжаешь к месту, на котором когда-то происходило что-то нечто существенное в истории людей - ведь пустыми такие места не бывают. Когда вдруг земля, пейзаж начинают словно волноваться, словно что-то говорить тебе. Настают вдруг какие-то особенные краски, сочетания... И какая-то потусторонняя энергия с ними приходит... Ведь местность - это живой дух... Ее узнаешь, ее переживаешь, ей отвечаешь, словно взгляду...
Потом, когда поехали дальше в Пафос, тоже ничего подобного не встретилось.
Да, необыкновенное, правда, место; лучшее из лучших. И не зря люди едут сюда со всего мира.
И сказал я себе: чудак человек! Да могла ли разве прекраснейшая из женщин выбрать какое-нибудь иное?

ПОСЛЕ ВИЗИТА В ДОМ ДИОНИСИЯ В ПАФОСЕ И УВИДЕННЫХ МОЗАИК. В жизни греческих богов отражены все человеческие страсти. Греческие боги - это, в сущности, живые люди, “себе подобные”, лишь легендой наделенные некими божественными возможностями. Отношения древних богов - это отношения обычных людей, - хотя и, конечно, необычайно энергичных, живых, порой исполненных грандиозных страстей, мощно и стихийно переживающих, чувствующих. Среди них и титаны, и герои! Но боги греческие, персонажи вечных мифов, бывают не лишены и низменного. Проще сказать - гадкого, примитивно плохого, вульгарно-плотского, злодейского. В этом, конечно, есть некая честность и прямота легенды, ибо такое житие богов было легко постижимо простым обывателем, поклонявшимся им, и многое обывателю прощало. Где отображается мир людей, там не может не отображаться мир пороков. Жизнь греческих богов понятна; она - несмотря на обилие в легендах о ней превращений и чудес - в общем-то есть царство обычных, типичных человеческих страстей и помыслов - прекрасных и дурных - но в том числе и мелочных, вполне обывательских.
Истории христианских святых, их Жития избавлены от всякой незначительности. Житие христианских святых - это возвышенное летописание. Это истории неких почти бестелесных носителей Духа, выразителей Бога - а не простых смертных, лишь ради увлекательности легенды наделенных способностями к волшебству. Христианские святые - это образы-символы, имеющие, как и греческие боги, свойства покровительства тому или иному началу - но образы идеальные, без единой капли зла. Это не выразители жизни, а нравственные примеры жизни. Они тоже просты и понятны, однако же возвышенны.
Мир греческих богов гораздо ближе к теме человека; мир христианских святых гораздо ближе к теме Бога.
А отчего же с течением веков все отрешеннее, сдержаннее, строже, символичнее становились иконы? Все больше делались как бы не с нами, а над нами?
А вот по мере того, как мы все дальше и дальше отдалялись от Бога и заповедей его, и все больше умствовали, и все больше замутняли свои чувства рассужденьями, и все больше обретали пороков, и все больше портили место своего обитания, и все легче предавались мирскому, утоляя гордыню и разные примитивные желания, и плодили суету - так и лики Божьи тем временем как бы отстранялись, поднимались, уходили от нас, возвышаясь далеко, -хотя и по-прежнему храня терпеливую надежду, вечно глядя со своих досок со страстью, с раздумьем, со слезами, с мольбами за нас...
Впрочем, надо ли обобщать? В те самые времена, когда чудо такое, какое увидел я в музее в Никосии, рождала рука человека, в те самые волнующиеся, исполненные всяческого движения мира и чистой, могучей веры византийские времена стоял посреди рынка в Константинополе медный бык... В те самые времена. И был он, этот бык, человеческим порождением столь ужасающим, - тоже, кстати, порождением страстей! - и столь жуткие начала человеческие собой являл, что и говорить о нем силы нет и думать не хочется...

МОГИЛА МАКАРИУСА. По дороге в Киккос, в горах, на самой высоте и просторе был у могилы без сомнения великого и, судя по всему, чудесного человека - Макариуса.
Экскурсовод рассказывала: “Очень переживал он от того, что случилось в 1974 году, с сердцем стало у него совсем плохо, и завещал: когда умру, похороните меня в горах, на самом верху, чтобы оттуда я всегда мог видеть весь свой Кипр...”

ТРООДОС И КИККОС. Вначале я ходил по земле Святых, а сегодня побывал в истинном раю - в Троодосе. Создан самим Богом этот край. Пространство для мыслей, страстей и дел Божьих. В просторной свежести горного воздуха, дивном сочетании сочности растений и лоска хвои, мохнатых кустарников и скальных камней, в прозрачном звенящем небе над головой, в изобилии света и цвета, в плывущих силуэтах гор, лежащих в дымке и будто думающих о чем-то, в рассыпанных всюду картинно ярких цветах, радостно отзывающихся солнцу, воздуху, человеку, всей творящейся вокруг силе и красоте земной - во всем этом Божья светлая сила, ясность, доброта - и покой вечный, прекрасный. Троодас - переполненный красотою земной райский уголок мира - те самые Горние...
Вот они где, оказывается.
Все здесь преисполнено благодатью.
Здесь, видимо, и происходили “странствия Владычня и безсмертныя трапезы на горнем месте с высокими умы”...
Красота здешней природы - изобилие яркости - не могла не породить соответствующую красоту Веры.
В таких местах в Бога веровать как хорошо...
КИККОС. Здесь монастырь, в этих мудрых горах, абсолютно естественен. Звон его колоколов, плывущий над пространством всеобщей благодати, голос распевов и молитв в его храме не могли здесь не быть. На пустом месте такое не рождается...
Икона Евангелиста Луки в Киккосе... Боже мой, какой древний это, действительно, посыл Духа... Какая намоленность там в церкви... И какова она внутри - сплав красоты и веры - выражение всего лучшего, на что только способна человеческая Душа...

НА КИПРЕ. Здесь начинаешь чувствовать себя свободным человеком, до которого никому нет никакого дела. Человеком, который что хочет, то и делает. И видишь, что все тут вокруг тебя тоже свободные люди. Никто здесь не обидит тебя, если сам не подашь повода, все здесь улыбаются тебе. Здесь много англичан - носителей выдающейся бытовой культуры, всюду заметныы их традиции, которые киприоты не растеряли. Здесь нигде нет следов тоски и проклятья, кроме как возле Зеленой Линии в Никосии. Бизнес здесь, по-видимому, достаточно честный и защищенный законом, а все прелести результатов его - закономерность. Все, предоставляемое для потребления (развлечения, еда, удовольствия) общедоступно. Все для людей. Хотя и, конечно, дорого по деньгам. И с чего это кипрский фунт такой богатый?...
Индустрия мелкого бизнеса, еды и развлечений. В принципе, вполне безмятежная жизнь без каких-либо проблем.
Важно то, что все это происходит на древней земле, на которой определилось рождение и становление европейской жизни - на Греческой Земле. Здесь же состоялось и Христианство. И земля здесь освящена этим. Все эти древние развалины эллинских и римских времен, храмы, монастыри и потрясающие византийские иконы, фрески и мозаики наполняют и теперь дух этой земли огромной благодатной силой; и не только красив, но и очень значителен облик этой местности, на которой определилось не что-нибудь, а рождение и становление бытия Европы...
То, что все европейские цивилизации, начиная с греческой, побывали на Кипре и оставили здесь на века свои следы... То, что именно здесь обрело жизнь раннее - самое страстное и чистое - христианство - это закономерность, предпосланная самой природой. На таком месте иначе быть не могло.
Весь ход развития европейской цивилизации можно наблюдать на примере истории Кипра.
Святая Елена пришла спасти Кипр от гибели (засухи), спасти эту прекрасную землю молитвой. И спасла. И монастырь ее стоит по сей день. И ни временам, ни событиям он неподвластен.
Раньше здесь не было столь жарко, всюду рос сахарный тростник, был лес - стало быть, было много воды! Еще одно подтверждение исходной благодатности этой земли...
Когда ездили в Троодас, заезжали в замок крестоносцев в Командарии. А там, под этими стенами, сверкающие от солнца и свежести юные виноградники, и в их тени носятся изящные нежно-зеленые ящерки...
Вечером ветер на горах пахнет сохнущими травами, как у нас в полях в жару - но слаще и душистее, как-то более дико.
Все великие стихии совпали здесь: море, лежащее в Середине Мира; солнце, горы, цветы, плоды, хвойный лес в горах. Здесь все есть в природе так же, как все есть в Слове Божием...

27 мая-2 июня 2001 года. Берег моря в Лимассоле.